Я давно нашел эти пронзительные образчики стихосложения на знакомую и банальную, но такую непреходящую тему – о Родине. Они меня потрясли предельной откровенностью. А также тем, как в стихи на одну и ту же тему можно вложить столько боли, страдания, переживания, сопричастности и… ненависти. Оба автора не очень любят свою Родину, которую, как это ни банально звучит, не выбирают. Как и мать. И они не выбирали. Но и Родину, и мать потом можно продать, если именно ненависть застит глаза. И тут пути поэтов разошлись…
Первый – москвич Юрий Нестеренко, 38 лет, кибернетик по образованию, писатель и поэт, который выше всего, судя по всему, ставит эпатаж. Как свидетельствует «Википедия», он также называет себя атеистом, рационалистом, космополитом, радикальным антикоммунистом и антиисламистом. По его словам, его жизненное кредо – философия индивидуалистичного рационализма (противопоставление разума и личности как высших ценностей «низменным страстям, предрассудкам и стадности коллективизма», то есть «всему человеческому»). Называет себя «представителем нечеловеческого направления в литературе» и «специалистом по unhappy end’у». В связи с таким мировоззренческим выбором, видимо, отрицает секс как таковой, если это не ведет к продолжению рода, и по этому поводу стал одним из основателей «Международного антисексуального движения» (IAM).
Нестеренко открыто позиционирует себя в качестве непримиримого противника политической системы, сложившейся при президентах Владимире Путине и Дмитрии Медведеве. Подписант всего, что только возможно и что осуждает «путинизм». В прошлом году эмигрировал в США и в этом – получил там политическое убежище.
Хотя и в Москве был довольно успешным литератором. В прозе пишет преимущественно фантастику, которая довольно популярна. Есть и нефантастические рассказы, тоже напечатанные. В стихах, судя по всему, словоблудит для собственного удовольствия и для декларации своих взглядов.
А вспомнился он мне в связи с двумя датами: 66-й годовщиной Великой Победы и 70-летием со дня начала Великой Отечественной войны, которая и принесла эту Победу. А Нестеренко говорит, что он – сторонник пересмотра итогов Второй мировой войны и «развенчания культа так называемой Победы». Для этого он даже постарался и перевел с немецкого «Песню Хорста Веселя» (один из гимнов нацистских штурмовиков Адольфа Гитлера) и ряд других песен гитлеровской Германии. По его же словам, этим он занимается «из эстетических и просветительских соображений», не разделяя при этом нацистскую идеологию.
При этом он является убежденным противником сталинизма в любой форме и сторонником не просто развала, а полного уничтожения России. Ему принадлежат два высказывания. Первое: «Сталинистов надо уничтожать уже за одно то, что они сталинисты – ровно по тем же причинам, по каким уничтожают бешеных собак, с теми двумя отличиями, что собак – жалко (они не виноваты в своей болезни) и что бешеные собаки за всю историю не убили и сотой доли процента от числа людей, убитых сталинистами». Второе: «Россия есть зло, причем – мирового масштаба. Зло должно быть уничтожено. Следовательно, все, что направлено против России, есть благо».
А вот его стихи: ««Парадный марш»:
Чем бездарней маршалы, тем пышней парад.
Выползла из логова ржавая держава,
Вызверилась бельмами крашеных наград.
Плещутся над площадью тухлые знамена,
Нищий ищет в ящике плесневелый хлеб,
Ложью лупят рупоры: "Вспомним поименно!".
Склеен-склёпан с кляпами всенародный склеп.
Лбы разбиты до крови от земных поклонов,
Мы такие грозные — знайте нашу прыть:
Мы своих угрохали тридцать миллионов!
Это достижение вам не перекрыть!
Крики заскорузлые застревают в глотках,
Тянет трупной сладостью с выжженных полей,
И бредут колодники в орденских колодках,
А в глазах надсмотрщиков плещется елей.
Думать не положено, да и неохота,
Пафос вместо памяти, дули вместо глаз,
Бантиками ленточки. Глянцевые фото.
Куклы на веревочках. Плюшевый экстаз.
Для раба хорошего — свежую солому,
Для его хозяина — пышный каравай.
А за свой родной барак пасть порвем любому мы!
Так, блин, и запомните! Вольно! Наливай!
И второй, написанный в августе 2010 года, видимо, перед отъездом, чтобы в США приняли «хорошо»:
заскорузлая да посконная,
Кисло-горькая ты смородина,
от которой вся жизнь оскомина!
Мутно-грязная, душно-зяблая,
безнадёжная, бездорожная,
Расползалась квашнею дряблою,
отравляла гордыней ложною.
На свободных всегда озлоблена,
язвы выпячены, не лечены…
Сколько жизней тобой угроблено!
Сколько душ тобой покалечено!
Родовое мое проклятие,
не дождешься за эти шалости
Ты не то что любви-симпатии,
а и самой брезгливой жалости.
Что любить здесь? На что надеяться?
Тошнотворная да кровавая,
Ты не мать и не красна девица,
Ты — чудовище многоглавое.
Сверху головы нагло скалятся,
снизу — рабски привыкли кланяться.
Верх — срубить бы да не печалиться,
но ведь низ — все равно останется!
Не изменится, не исправится,
новый верх из него проклюнется,
И вчерашнему быдлу здравица
умилённой слюной сплюнется.
Вновь, пустыми глазами лупая,
зверь спасителем пообедает…
Нет, спасать тебя — дело глупое,
от тебя спасать — вот что следует!
Все последние шансы — пройдены.
Хватит этой больной романтики.
Я смываю ошметки родины
в бирюзовой воде Атлантики.
Характерно, что эпиграфом к последнему стиху он взял слова из стихов киевлянки Ирины Ратушинской, диссидентки и поэтессы, которая сначала выехала из Киева в Великобританию. «Навсегда». Но потом вернулась и сейчас живет и работает в Москве. Вот этот эпиграф:
Нет постыдней твоих ночей.
Как тебе везло на юродивых,
На холопов и палачей!
Ирина Ратушинская
Нас уже не достать.
Мы уходим, уходим, уходим…
Она же
Жизнь, как видим, внесла коррективы в судьбу Ратушинской, которой после возвращения из ссылки, говорят, чемоданы в пустую квартиру помогал заносить сам Евгений Марчук. Главный по линии КГБ в Украине. Эдакий вешатель-инквизитор-джентльмен…
Второй поэт – Игорь Жук, 59 лет, львовянин, но с 1972 года живет в Киеве. Кандидат физико-математических наук, но главное его призвание – поэт, бард, композитор. Главный его жанр – романс. На любые темы, в том числе и православные.
В Киеве с 1982 года был членом клуба самодеятельной песни (КСП) «Арсенал», из которого ушел в 1984 году и образовал свой КСП «На Московской площади». Автор написал приблизительно 400 песен на украинском и русском языках (соотношение примерно 1:4). Были попытки писать на польском. Параллельно занимался театральной и кинодраматургией, автор радиоспектаклей, детской пьесы, поставленной Волынским театром кукол, и сценариев более 30 фильмов студии «Киевнаучфильм». Написал три небольшие художественно-познавательные книжки для детей, изданных киевским издательством «Веселка» в 1992-1995 годах.
До КСП был более известен в кругах киевской интеллигенции как художник, организатор ряда выставок творческого андерграунда на базе Института теоретической физики, имел несколько собственных экспозиций.
Как сообщается о нем на сайте КСП, в последний год работы над кандидатской диссертацией занялся компьютерной графикой – моделированием сложных многомерных поверхностей. После защиты диссертации это стало сперва увлечением, а затем, соединившись с живописью, и основной профессией – 18 лет проработал дизайнером в компьютерной компании ULYS Systems (Киев), затем главным дизайнером издательского проекта. С ноября 2008 года вернулся к научной работе, сейчас – старший научный сотрудник Института космических исследований НАНУ/НКАУ. Лауреат и обладатель специального приза за лучшую поэзию (представление Булата Окуджавы) I Всесоюзного фестиваля авторской песни (Саратов, 1986), лауреат Всеукраинского фестиваля авторской песни «Оберiг» (Луцк, 1991-1995), Лауреат Премии им. Василия Стуса за 1997 год (Украинская ассоциация независимой творческой интеллигенции), Всеукраинского поэтического конкурса им. Максима Рыльского (2006), литературного конкурса «Коронация слова» (2008).
Короче, тоже вполне состоявшийся пан-товарищ. А вот и его стих:
Где нищие и раб, и шут, и господин,
Где сказку о Балде сумели сделать былью –
Ты у меня одна. Я твой не блудный сын.
И гимны воровству, и оды лицемерью,
И слава дуракам, и ложь великих дел:
Все это о тебе, и я уже не верю,
Что есть предел всему, коль это не предел.
Но матери своей гнушаться не пристало,
И в том, что с ней стряслось, есть и моя вина.
Лежит и мой кирпич в стене из пьедестала
Которая теперь позорная стена.
Прозрение вошло иголками под ногти
И блеск разгромных фраз – полова и вранье.
Мне не о чем писать на этой стенке дегтем,
Пока я свой кирпич не вынул из нее.
…Как говорится, чувствуете разницу? Нет? А она есть. Хотя бы в том, что нельзя плевать в колодец, из которого доведется, может быть, испить водицы. Ибо пути Господни – неисповедимы. Доказано Ратушинской…